Десинов Иван: "Доктор сказал, что я родился в белой рубашке. Снаряд упал практически в окоп, а ты жив."

Иван Гаврилович Десинов родился и жил в республике Мордовия, в городе Каляево.

На фронт меня призвали в 1943 г. Сначала попал в учебку, три месяца проходил обучение, получил звание сержанта. Затем попал под Ржев, ждали отправления на фронт, нам выдали сухой паёк – концентраты, который закончился в первые же дни. Через три дня объявили о марш-броске на передовую, а это 25 км. Мы же были ужасно голодные. Капитан распорядился, и нам привезли сухарей, каждому по 10 штук: «Это на первое время, а там я вас накормлю».

Когда стали подходить к передовой, то увидели разведчиков, у которых вся одежда была в крови. Аппетит сразу пропал. После броска нас отправили в баню, затем действительно накормили мясом, но есть не больно хотелось. Пришло время занимать оборону, стояли 3-4 дня. Немец с одной стороны озера, а мы с другой. Командир нам всегда говорил, никогда не стреляйте, когда немцы за водой приходят. Они кричат: «Комрад, комрад, мы за водой. Не стреляй!» А у нас был хохол один. Такой малый, не дай Бог никому. Он возьми и с пулемёта как шарахни по немцам. Они в ответ как из всех орудий шибанули и наш штаб уничтожили. Нас сразу на передовую, в наступление.

Пошли наступать дальше, это уже в Белоруссии было, только в деревню ворвались, и тут обстрел. Все дома немец уничтожил сразу. Я не дошёл до деревьев метров шесть. Меня ранили сильно в бедро, целый кусок оторвался. А там берёза свалилась. Мы со связным легли за берёзу, а связной чуть впереди на метр. Берёза закончилась, а дальше всё легко просматривается. Немецкие снайпера, как оказалось, за ранеными охотились, которые ползут обратно к болоту. Прогремел выстрел. Смотрю, только череп развалился у моего связного. Я скорее назад отполз метра на два, развернулся и пока берёза не кончилась спокойно полз, а как только берёза кончилась пришлось тяжко… Не учили нас как ползти. Рассчитывал секунды. После того как снайпер выстрелит, то вправо повернёшься, то влево, то вперёд подашься. А там метров 15 оставалось до болота. Короче говоря, не дополз я два метра, стог стоял, и последняя пуля оторвала мне палец (указательный левой руки).

Я на мгновение сознание потерял, а потом сделал рывок к стогу сена: теперь, фриц, ты меня не возьмёшь! Когда дополз уже до болота, тут Мессершмитты полетели. Думаю – сейчас забьют. Увидел воронку от бомбы. Она здоровая такая и с водой. Я прыг туда, шинель снимаю, чтобы не видно меня было. А как посмотрел от шинели ничего не осталось. Немец разрывными пулями стрелял и всё изрешетил. У меня до сих пор осколок под левой лопаткой. Ранение я получил утром, а вечером, часов в 6-7, темнеть стало и санитары начали искать раненых. Кричат, а я и слова сказать не могу, голоса нет уже. Ну, короче говоря, нашли меня, дали провод, сказали, чтобы полз по этому проводу, там наш медпункт, где окажут помощь. А не сказали, что впереди ещё речушку нужно переплыть. Я с ходу бултых туда, но с той стороны уже свои подстраховали. Захожу в медпункт, врач посмотрел сначала на палец, а потом как глянул: у меня вырван кусок мяса... Дальше нас отправили в другой медпункт на повозках, который находился на расстоянии 25 километров. Затем всех раненых отправили ещё дальше, уже в госпиталь, на поезде. И когда я прошел в вагон, немец опять бомбить стал. В этот момент думаю, добьют нас в поезде. Кое-как вырвались.

В общем, доехали мы. Шёл 1944 год. Через три месяца, когда рана стала заживать, отправили в пересылочный пункт. После трёх дней пребывания на пункте открылся свищ. А в то время был приказ Сталина: если не долечили, то отправлять на фронт категорически запрещено. Доктор на пункте посмотрел и отправил обратно в госпиталь. Ещё месяц там пробыл, долечился. Опять отправили на пересылочный пункт и предложили служить в огнеметной роте. Я согласился.

Служил в 206 огнеметной роте. Нас отправляли в места, где немец должен был прорвать оборону или планировалась танковая атака. В одном из сражений предполагалось, что немцы устроят разведку боем. У нас у каждого были небольшие окопы на одного человека, а впереди защитное сооружение из бревен. Из оружия – автомат и огнемёт. Пламя огнемета било на 30 метров в длину. А у наших ФОГов на 150 в длину и шесть в ширину. ФОГи применялись на танковые прорывы. Немцы нас очень боялись. Был просто ад на земле. Начался прорыв, и уже бой подходил к концу. Один из последних снарядов разорвался возле моего окопа, разбил бревна, и мне прижало ноги. Сначала ноги пронзила резкая боль, потом вдруг стало легко. Прибежали наши ребята, вытащили. А у меня полные сапоги крови. В медпункт было не пройти, потому что местность равнинная. Всё, как на ладони, видно и хорошо простреливалось. За мной прислали санитарных собак. А там корытце маленькое на одного человека. Собаки было три - вожак и две «подчиненные» по бокам. Меня посадили в корыто. А вожак, как оказалось, раненый был, ухо осколок снаряда посёк. Он чувствовал, когда и где снаряд упадёт или пуля просвистит. Довезли до медпункта. Доктор сказал, что я родился в белой рубашке. Снаряд упал практически в окоп, а ты жив.

Потом стали в Латвии город за городом брать ближе к морю. Там уже нам объявили, что немец капитулировал, наступил День Победы. После войны попал в Выборг, где служил до 1950 года. Затем переехал в Москву, где работал пожарным, активно занимался велоспортом.